Почему лучшая ученица Запада провалила экзамен в Мьянме?

15 сентября 2017 bbc
Михаил Смотряев Русская служба Би-би-си

Еще год назад Аун Сан Су Чжи была символом непримиримой борьбы за демократию

На протяжении десятилетий Аун Сан Су Чжи считалась одним из символов борьбы за демократию. Она провела 15 лет под домашним арестом, в ее защиту выступали наиболее известные правозащитники, в 1991 году ее наградили Нобелевской премией мира.

В ноябре 2015 года Аун Сан Су Чжи привела оппозиционную "Национальную лигу за демократию" к победе на первых в истории страны свободных выборах в парламент. Еще до оглашения результатов выборов Аун Сан Су Чжи заявила, что будет "над президентом", если ее партия завоюет конституционное большинство - по конституции страны она не может ее возглавить, поскольку имеет родственников-иностранцев.

Но после ее победы идеалисты на Западе все равно вздохнули с облегчением: борьба увенчалась успехом, еще одна страна мира встала на путь демократического развития по западной модели.

По прошествии менее двух лет оказалось, что с демократией в Мьянме еще не очень хорошо, а в разгоревшемся конфликте с мусульманами-рохинджа Аун Сан Су Чжи фактически выступила в пользу силового его решения. Появилась петиция с призывом лишить ее Нобелевской премии мира.

Западное общество не в первый раз приветствует перемены в других странах только для того, чтобы в недалеком будущем в них разочароваться. После свержения Саддама Хуссейна оптимисты ожидали, что Ирак немедленно встанет на путь демократического развития и поведет по нему другие страны региона. Похожие ожидания возлагались и на "арабскую весну". А до того - на избранных (не всегда честно) президентов разных африканских стран.
Ничего подобного не произошло. Почему?

"Бремя белого человека"

Во многом виновато колониальное прошлое Европы. После Великой французской революции в головах у европейцев сложилась конструкция, согласно которой именно они находились на вершине мировой социальной иерархии - хотя бы потому, что первыми додумались до свободы, равенства и братства. А раз так - эту идею нужно нести отсталым народам.

Собственно, этим европейская цивилизация и занималась на протяжении последней пары сотен лет, считает болгарский философ и социолог Андрей Райчев: "Когда произошла Великая французская революция, когда человек стал "братом, равным и свободным", пусть и довольно формально, в наших головах построилась гигантская пирамида, которая выглядит так: на самом верху находятся свободные люди, а все остальные все еще не освободились. До этого такого никогда не было. Никому до этого не приходило в голову, что люди в Египте являются образцом для людей в Китае. Это разные цивилизации, несоизмеримые миры, они редко контактировали, а даже когда это случалось, никто никому не говорил "Смотри, это - твое будущее". А мы не просто рассказываем, мы подразумеваем. Мы - жертва собственной пропаганды. Мы объявляем свою жизнь их будущим".

В наши дни ситуация не сильно изменилась. Победа в холодной войне убедила западную цивилизацию, что ее дело правое. Появилась концепция "конца истории" за авторством Френсиса Фукуямы: "Человечество приближается к концу тысячелетия, и кризисы-близнецы авторитаризма и социалистического централизованного планирования оставили на ринге соревнования потенциально универсальных идеологий только одного участника: либеральную демократию, учение о личной свободе и суверенитете народа". Ожидалось, что теперь человечество будет развиваться только в этом направлении.

Добро, как известно из стихотворения советского поэта Станислава Куняева, должно быть с кулаками. Объяснять туземцам преимущества либеральной демократии иногда приходилось с помощью оружия. "Поразительным образом идеология гуманитарного просвещения мира, восторжествовавшая после холодной войны (ее продуктами были в том числе военные акции в Югославии, Ираке и Ливии, то есть силовые изменения) - это то самое "добро с кулаками", которое решило показать всем, что оно есть и как надо жить", - отмечает российский политолог Федор Лукьянов.

Неудивительно, что идея силовой смены режима после нескольких неудачных попыток стала непопулярной, а сама концепция насильственного просвещения - дискредитированной.

Долгие годы прогрессивное человечество с ужасом наблюдало происходящее в Восточном Тиморе. Наконец, решило вмешаться. Восточный Тимор получил независимость, лидеры движения за освобождение страны получили Нобелевскую премию мира. В результате на карте появилось абсолютно недееспособное государство, которое оплачивает свои счета из международной гуманитарной помощи, а минимальный порядок в нем обеспечивают австралийские военные. Результат насаждения демократических порядков в Ираке тоже оказался далеким от ожидаемого, как, впрочем, и другие попытки западных демократий убедить остальной мир в преимуществах своего пути развития.

Невежество или самовлюбленность?

Казалось бы, уроки недавнего прошлого (в частности, вторжение в Афганистан, Ирак, события "арабской весны") должны были убедить Запад в том, что вмешательство во внутренние дела других стран, а скорее, даже представителей другой цивилизации - дело, как минимум, бесполезное. Исторический опыт свидетельствует о том же: ни одна бывшая колония не достигла уровня жизни, сопоставимого с бывшей метрополией - достаточно взглянуть на Африку. Ни одно вторжение в Афганистан не принесло ничего, кроме обильных человеческих жертв - в этом по очереди убедились Великобритания, Советский Союз и Соединенные Штаты.

Однако желание утвердить идеалы западной цивилизации не исчезло. Западные стратеги без доказательств принимают постулат о том, что все остальные народы не построили демократическое общество только потому, что не знают, с какой стороны за это взяться. Достаточно им показать - и сразу все заработает. Ключевое слово здесь - "сразу". О том, что становление современных западных институтов началось 800 лет назад и продолжается до сих пор, обычно забывают.

Невежество? "Как раз наоборот, - уверен Андрей Райчев. - Мы на Западе знаем правду, мы знаем, что лучше всего демократия, а самый центр демократии - это парижский парламент. Мы потому и устроили французскую революцию, потому что знаем: наше - лучшее, это образец. Это абсолютная уверенность в том, что существует иерархия, и мы на ее вершине".

Собственно, в своей последней инкарнации идея "добра с кулаками" возродилась после распада Советского Союза, считает Федор Лукьянов: "Необходимость вмешиваться там, где творятся малоэстетичные вещи и мы вроде как чувствуем себя неудобно как цивилизованные люди - это совсем недавнее изобретение. На концептуальном уровне это было одобрено после холодной войны, когда не стало никаких противовесов. До этого можно было сколько угодно возмущаться, требовать, клеймить, использовать в политических целях, но возможности для вмешательства не было. Одно дело - сопереживать и клеймить, и другое - чем-то рисковать ради этого. После холодной войны считалось, что риски невелики".

Сегодня, похоже, в западном обществе зреет идея, что эти риски существуют, и они довольно значительны. В тех же Соединенных Штатах пусть не абсолютное большинство, но значительное число людей избрали президентом человека, который с порога заявлял о том, что с идеей глобального лидерства и ответственности Америки за происходящее в мире пора распрощаться. В Германии, принявшей наибольшее количество мигрантов во время европейского миграционного кризиса, многие убеждены, что, во-первых, Германия поступила в полном соответствии с гуманитарными нормами западной цивилизации, приняв более миллиона беженцев, а во-вторых, такого больше не должно произойти никогда, потому что страна с этим больше не справится.

Идеалисты и управленцы

Есть и еще одно обстоятельство, с которым приходится сталкиваться, в общем-то, всем государствам планеты. С одной стороны, есть идеалисты, правозащитники или теоретики политических процессов, которые очень хорошо знают, как привести страну к процветанию. С другой - собственно, те, кто принимает реальные решения и несет за них ответственность. Переход их лагеря теоретиков в лагерь практиков обычно сопровождается неприятными метаморфозами, поскольку на практике, в отличие от теории, государственным мужам не приходится выбирать между плохим и хорошим - только между плохим и очень плохим.

В этой ситуации оказалась и Аун Сан Су Чжи. "Она много лет была символом сопротивления, но спокойно сидела под домашним арестом и ни за что не отвечала. Теперь она отвечает за существование государства Мьянма, и с этих позиций не получается у нее выступать общегуманитарным образом. И то, что Запад настолько удивлен и удручен ее поведением, скорее, свидетельствует о том, что к этим странам и к этим лидерам всерьез не относились", - замечает Федор Лукьянов.

Собственно, этот тезис - в какой-то мере продолжение предыдущего. Отношение к менее развитым государствам как к "меньшим братьям" сыграло с западным обществом злую шутку. Теперь приходится признавать, что сложности и хитросплетения политики существуют во всех странах, причем во многих случаях они не во всем вписываются в принятые в западных демократиях рамки.

Двуликий Янус

Отдельного рассмотрения заслуживает Китай. Это отнюдь не демократия западного образца, да и к соблюдению прав человека в этой стране есть немало претензий. В те времена, когда на Западе задумались об универсальности западных ценностей и распространении их на остальную планету, крупнейшим достижением китайской политической мысли было то, что им удалось накормить миллиардную страну если не досыта, то хотя бы так, чтобы люди не голодали. А за 30 лет до того китайцы еще охотились на воробьев и строили домны в каждом доме.

Однако кто сегодня сможет всерьез предъявить претензии - мол, у вас тут права граждан нарушают, - стране с полуторамиллиардным населением, огромной армией, несколькими сотнями ядерных боеголовок, а главное, всемирной фабрике, на протяжении последних десятилетий немало способствовавшей расцвету потребительской культуры на Западе?

Зато коллективный Запад часто обвиняют в том, что в действительности попытки принести демократию в какую-нибудь далекую страну, как правило, объясняются наличием в этой стране необходимых западной экономике нефти, газа, алмазов или других полезных ископаемых.

И еще один вопрос, который никак нельзя обойти вниманием - это человеческая цена гуманитарных интервенций. Ни одна из них не обходилась без крови, зачастую немалой. Так стоит ли убивать людей, чтобы избавить их от гнета диктатора? Этот вопрос часто задают сторонникам гуманитарного вмешательства в дела других государств.

"Однозначного ответа на этот вопрос нет, - говорит дипломат сэр Эндрю Вуд, бывший посол Великобритании в Москве. - Разные случаи требуют разных подходов".

Например, в Боснии вмешательство Запада было ограниченным, однако несколько раз помогло предотвратить массовую резню, напоминает он. Правда, в других случаях, например, в Сребренице, не помогло. Западные усилия не предотвратили геноцид в Руанде и не остановили гражданскую войну в Сомали. Более того, как правило, после первых же жертв среди миротворцев общественность западных стран начинает требовать их возвращения домой - дескать, пусть туземцы сами разбираются между собой.

С другой стороны, вправе ли мы безучастно наблюдать убийство, которое, кстати, не приветствуется ни одной мировой религией? Можно ли списывать массовую резню на национальные или культурные особенности? Честно ли сначала начинать военную интервенцию под громкими лозунгами и сворачивать ее после того, как на родину начинают отправляться гробы с телами солдат? Правозащитники, военные стратеги и политики отвечают на эти вопросы по-разному.

Новый контейнер для демократии

Изменение отношения к "сменам режима" на Западе хорошо наблюдается на примере Северной Кореи. В недалеком прошлом попытка страны-изгоя обзавестись ядерным оружием наверняка не осталась бы без военного ответа. Хотя ситуация на Корейском полуострове заметно отличается от положения дел, например, в Ираке накануне военной операции 2003 года: тут и могущественные соседи, и постоянная угроза 25-миллионной Сеульской агломерации. Однако пока реакция международного сообщества ограничивается санкциями, под которыми Пхеньян живет уже много лет и заметно от этого не страдает.

Уместным будет вспомнить и отказ британских парламентариев отправить войска в Сирию в 2013 году, хотя в других западных странах в то время эта идея пользовалась определенной популярностью.

Похоже, на Западе начинают осознавать, что предлагаемые им рецепты построения справедливого общества отнюдь не носят универсального характера, считает Федор Лукьянов: "Некая глобализационная волна, которая выражалась, в том числе, в торжестве гуманитарно-либеральных ценностей, достигла пика возможностей тех, кто это пропагандировал. И сейчас идет отлив. А ситуации, подобные Мьянме, еще раз показывают ограниченность возможностей. Можно додавить военные власти с тем, чтобы они допустили более-менее свободные выборы, и человек, считающийся фаворитом и проводником этих либеральных ценностей, стал политическим лидером. Но нельзя обеспечить этому человеку возможность в реальной жизни осуществить свои теоретические идеалы. Это невозможно, и Запад, мне кажется, сейчас это понял".

Возможно, разочарование в Аун Сан Су Чжи на Западе - отчасти и разочарование в собственных силах, институтах и в целом модели мироустройства. Разумеется, отказываться от гуманитарной помощи тем, кто в ней нуждается, Запад не собирается. Но ее, очевидно, недостаточно. Международные институты вроде ООН не обладают тем влиянием, на которое рассчитывали их создатели, и в нынешней форме, видимо, уже и не будут. По мнению ряда экономистов, разрыв между бедными и богатыми странами в ближайшие годы станет непреодолимым.

"Небезызвестный министр иностранных дел Франции Талейран однажды сказал одному молодому человеку: "Никогда не будьте бедным!", - напоминает Андрей Райчев. - По-моему, это ключ к пониманию этой несоизмеримой разницы между "нами" и "ими", которую мы столько раз наблюдали".

Мир продолжает искать модели развития, отличные от западной. На Западе, тем временем, начинают понимать необходимость искать новые формы пропаганды демократической модели, а заодно и способы юстировки самой модели. То, что она нуждается в настройке, уже ясно видно на примере финансовой катастрофы 2008 года, "брексита" и миграционного кризиса в Европе.

"Конец истории" в очередной раз откладывается.